Киномысль русского зарубежья (1918–1931). Коллектив авторов
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Киномысль русского зарубежья (1918–1931) - Коллектив авторов страница 22

СКАЧАТЬ даже человеческую слезу делает величиной в привесок канделябра.

      Литература – внутренняя гармония. Кинематограф – гиперболичен.

      Лев Толстой был очень благосклонным читателем Мопассана. Но его очень возмущал один эпизод в мопассановском романе «Жизнь». Это тот эпизод, когда сбрасывают в овраг катящийся на колесах домик. Толстой находил, что это – не эстетично.

      Но, конечно, кинематограф должен прийти в настоящий восторг от такого прекрасного случая. Еще бы! Летящий в пропасть домик. В нем – человек. Домик летит с горы… Это ли еще не кинематографическая отрада, это ли еще не трюк?

      Еще и до сих пор есть люди, плачущие над книжными страницами. Но я решительно не могу себе представить, кто и по какому поводу мог бы заплакать в кинематографе.

      В кинематографическом зрительном зале никогда еще не пронеслось ни единого вздоха.

      Из всех видов литературы ближе всего к кинематографу стоит бульварный роман. И это понятно. Здесь не гонятся ни за психологией, ни за последовательностью, ни за постепенным и внутренне логичным развертыванием.

      Бульварный роман жаждет шоков, интриг, стремительности, невероятностей. А это и есть область кинематографа.

4

      Ничего общего не имеет кинематограф и с живописью.

      Решительно я не могу вспомнить, было ли когда-нибудь большее уродство на сцене, чем немецкие раскрашенные фильмы, изображавшие, между прочим, превращения какой-нибудь голубой бабочки в розовую женщину или белой розы в юную, воздушную красавицу.

      Это – в области красок.

      Но и вообще кинематографу не должно быть никакого дела до живописи. Как бы ни напрягались кубисты и футуристы в своем стремлении передать на холсте стихию движения, картина остается картиной, то есть неподвижностью, остановившимся мгновением, запечатленным мигом.

      И в тех же враждебных отношениях кинематограф стоит и к театру.

      Нет большей ошибки, чем утверждение, будто театральная и кинематографическая сцены родственны. В них нет никаких общих корней. Театр – одно. Кинематограф – другое. У них – разные задачи и разный материал. Всегда театр знал не только метроном, но и камертон. Каждая пьеса имеет свой музыкальный ключ. В этом – одна из самых великих тайн театрального воздействия.

      Но, конечно, никакого камертона не было у кинематографа, нет, и не может быть.

      То, что в кинематографических съемках участвует драматический актер, – всего только недоразумение и ошибка.

      Это происходит единственно от актерской нищеты кинематографа.

      И до сих пор он не выковал, не воспитал, не подготовил для себя нужного артистического материала. У него нет исполнителя. Кинематограф приходит в театр за подаянием. Ему его и бросают. Драматический актер становится в позу пред аппаратом, его снимают, фильма готова, мы идем в кинематограф и разводим руками:

      – Почему? Зачем? При чем тут драматический актер? Кому это понадобилось?

      Точно так же совершенно неправильна мысль, будто кинематографу суждено СКАЧАТЬ