Отрочество. Василий Панфилов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ но довольный. Подошёл к опекуну, молча обнял, и пошёл умываться. Вот же! Мне вот такие нежности через стеснение великое, а тут вот так просто. Даже и завидно немножечко, если честно.

      Думаешь себе всякое, накручиваешь-перекручиваешь, а всех сложностей на самом-то деле – в голове. И если я это понимаю умом, то Чиж – сердцем. Художник, ети!

      – В Харьков уезжаю, – сообщил за завтраком опекун, наколов на вилку кусок сложносочиненного тёти Песиного омлета с овощами и сыром, – я и здесь-то, собственно, проездом. Провожать не надо!

      – Не надо! – с нажимом повторил он, глядя на вскинувшихся нас, – Уехал и уехал. Срочно надо было, и точка. Иначе половина Одессы обиды будут высказывать, почему был, а не зашёл лично. Некогда! Я, собственно, и так в командировке от газеты считаюсь. Через пару недель, если возможность будет, дам к вам крюк на обратной дороге.

      Не успел он толком попить чай, как приехал вызванный мальчишками извозчик, и пару минут спустя только утихающий цокот копыт напоминал мне о пребывании опекуна.

      Ну и самую чуточку тётя Песя, мечтательно вздыхающая вслед. А?! Знаю ведь, што ничего не было, да и не успели бы. Просто – впечатление. Фактурный мужчина, што ни говори.

      Смерив закрасневшуюся почти што родственницу подозрительным взглядом, пошёл одеваться в редакцию.

      – А, молодой человек! – Навроцкий встретил меня ещё в вестибюле, где только што распрощался с каким особенно дорогим его сердцу и кошельку представителем купечества, – Как же, ждали! Чем порадуете на этот раз?

      – Фельетон не писался, – виноватюсь я, – стихами возьмёте?

      – Стихами? – в глазах редактора мелькнули опасливые огоньки, но он быстро вспомнил за мою биографию и не самые плохое творчество, – Беру!

      – Кхм! – откашлялся я, принимая позу декламатора. Настроение не так штобы и да, на дурашливость не тянет, но хорошему репортёру важно не только уметь писать о других, но и сделать при необходимости так, штобы о нём самом если и не писали, то хотя бы говорили.

      Владимир Алексеевич вроде как и познакомил меня со здешними гиенами пера и шакалами клавиатуры, но вот ей-ей! Воспринимают меня не иначе, как через самого дядю Гиляя. Несамостоятельной фигурой.

      Это жуткая работа[10]!

      Ветер воет и гремит,

      два еврея тянут шкоты,

      как один антисемит.

      Начались хохотки, слушают со всем вниманием. Делаю максимально пафосный вид и театральный надрыв, как та козьемордая Лиза из Бутово.

      А на море, а на море!

      Волны ходят за кормой,

      жарко Леве, потно Боре,

      очень хочется домой.

      Пафос зашёл на ура, оценили завывания и томный вид.

      Но летит из урагана

      черный флаг и паруса:

      восемь Шмулей, два Натана,

      у форштевня Исаак.

      И ни Бога нет, ни черта!

      Сшиты снасти из портьер;

      яркий сурик вдоль по борту:

      «ФИМА БЛЯЙШМАН,

      ФЛИБУСТЬЕР».

      Выступаем! Выступаем!

      Вся СКАЧАТЬ