Отпусти кого любишь. Иосиф Гольман

Чтение книги онлайн.

      Баба Мотя, кряхтя, домыла пол – швабру не признавала. Последний раз выжала тряпку и с трудом разогнулась. Постояв минутку для восстановления равновесия, вымыла руки над плохо покрашенной жестяной раковиной.

      Иван Семенович дописывал историю болезни. У них всегда так: артерию зашить быстрее, чем потом отписаться. Правда, и то и другое – важно. Там спасают больного, здесь – себя. Баба Мотя понимает в этой жизни гораздо больше, чем кому-то может показаться.

      – Иван Семеныч, а с этим красавцем что делать будем? – наконец решилась санитарка прервать его занятие.

      «Красавец» лежал на каталке уже больше часа, не обращая на себя никакого внимания. Его привезли в самый разгар суматохи. И отложили, поскольку помощь ему уже не требовалась. Даже лица не закрыли из-за суеты с ранеными.

      Он и в самом деле был красив: высок, строен, хорошо одет. И возраст еще боевой, хоть и постарше доктора будет.

      Вот разве что не дышит.

      «Наверняка какой-нибудь дипломат или буржуй», – подумала про покойника баба Мотя. Буржуй – это так, для определенности. Баба Мотя не против буржуев. Ей нравится, когда кто-то живет красиво и богато. Несмотря на то что у нее самой так не получилось.

      Иван Семенович оторвался от писанины. В зарубежных фильмах он видел, как врачи надиктовывают тексты прямо в компьютер. А здесь – приходится мозолить пальцы ручкой вместо скальпеля.

      – А чего с ним делать, баб Моть, – рассудительно сказал он. – Бери Наташку – и в морг. Неопознанное лицо с переломом шейных позвонков. Завтра милиция им займется.

      – Думаешь, убили его? – поинтересовалась санитарка.

      – Не думаю, – ответил доктор. – Больше похоже на травму. – И вновь углубился в историю болезни.

      Баба Мотя вздохнула, еще раз пошарила по карманам покойника. Ни бумажника, ни визиток – ничего. Бедные родственники, даже знать не будут. У нас ведь долго не церемонятся. Раз – и оприходуют в братскую могилку. Потом ищи-свищи.

      – Наташка! – неожиданным басом проорала она.

      Иван Семенович вздрогнул:

      – Баба Моть, я ж просил при мне так не кричать.

      – Извини, – смутилась санитарка. – Устала искать эту шалаву.

      Эта шалава прибежала сама. Веселая, молодая, с озорными глазами и размазанной на губах помадой.

      – Опять с больным дежурила? – без особой, впрочем, строгости поинтересовалась санитарка.

      – Во-первых, ты мне не начальница, – тоже беззлобно, скорее даже весело, огрызнулась медсестра, – а во-вторых, раз Иван Семенович на меня внимания не обращает, значит, я свободна. Так, Иван Семенович?

      Иван Семенович вдруг взял и покраснел. Ни шесть лет медвуза, ни три года в экстренной хирургии не избавили его от этой несовременной привычки. Наташка довольно расхохоталась. В отличие от санитарки она не испытывала к доктору особенного пиетета. Так, легкую симпатию, никак практически не закрепленную.

      – Шалава ты, Наташка, – заступилась за доктора баба Мотя. – Бери перчатки, пошли мужичка свезем, – кивнула она на тело на каталке.

      – Баба Моть, может, без меня, а? – сразу сникла девчонка. Живых больных она любила. Покойников – нет.

      – Не выйдет без тебя. Некому, – отрезала санитарка.

      Наташка вздохнула и поплелась за перчатками.

      Через пять минут не слишком скорбная процессия двинулась в путь. Баба Мотя толкала каталку сзади. Так ничем и не накрытая, красивая голова покойного была прямо перед ее глазами.

      Старухе стало не по себе.

      – Ты уж это, не обижайся там, – пробормотала она. – Всех жалко, и тебя тоже. Да ничего не поделаешь.

      – Бабка, ты совсем с ума спятила, что ли? – обернулась Наташка. – Уже с покойником разговариваешь!

      – Иди, иди. Крути задом! – отбрехалась санитарка.

      – Завидуешь? – засмеялась сестра. – Небось сама-то успела покрутить?