Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.. Василий Алексеевич Маклаков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ не повезло сравнительно с первой. Первую или ненавидели, или прославляли; вторую, по-видимому, вспоминали только затем, чтобы бросать в нее камнями, которые летели с самых разных сторон.

      Справа умудренный жизнью Коковцев вспоминает об этой Думе с не похожим на него озлоблением и несправедливостью. Он говорит, будто ее заседания «носили характер какого-то невероятного сумбура, настолько было ясно, что никакая продуктивная работа была не мыслима; да она никого в Думе и не интересовала, а все время уходило на бесполезные попытки правой фракции бороться против явной демагогии, неприкрываемого стремления дискредитировать правительство по всякому поводу со стороны всех остальных фракций, которых на самом деле и не было, так как вся Дума представляла сплошное революционное скопище, в котором были вкраплены единицы правых депутатов, отлично сознававших всю свою беззащитность даже с точки зрения руководства прениями со стороны председателя Думы»[1].

      По-иному, но не справедливее судили и слева. В предисловии к своей книге «103 дня 2-й Гос. думы» А. Цитрон излагает общее мнение «левых». Все, по его словам, негодуют на эту Думу, которую будто бы «погубили» кадеты: «Для всякого наблюдателя жизни Думы вставало непреложной истиной два положения: отступление партии народной свободы от начал русского освободительного движения и последовательная, прямолинейная тактика социал-демократов».

      Поучительнее всего, как об этой Думе отзывались сами кадеты. Привожу цитату Винавера: «И когда затем над безмолвствующей страной пронесся бушевавший семь месяцев смерч столыпинского режима, обществом овладело раскаяние, и собравшаяся «левая» Дума, под влиянием новых, идущих особенно сильно из провинции веяний, выставила резко лозунг: «беречь Думу», беречь уже не ту Думу, полную вдохновенного полета великой эпохи, успевшую в короткое мгновение одолеть все трудности новизны дела, начертить горделивые контуры нового государственного строительства, блеснувшую мужеством и талантами, внушавшую одним надежды, другим если не страх, то уважение: «беречь» решено Думу серенькую, Думу «безглавую», Думу как «символ»[2].

      Эта строгость ко 2-й Думе тем разительнее, что причина «бесцветности» второй «серенькой Думы» лежала как раз в том «блеске», «мужестве», «вдохновении» 1-й Думы, которые прославляет Винавер и которые не привели ни к чему; именно за них расплачиваться пришлось 2-й Думе. Она оказалась в положении «обманутого сына» перед «промотавшимся отцом»; а Винавер посадил ее на амплуа тех дурнушек (repousse-beautе), которых французские красавицы вывозят с собой для выгодного сравнения. Во имя исторической правды надо быть объективнее к жизни этих двух Дум.

      Общественное мнение считало бесспорным, будто деятельность 1-й Думы была борьбой «конституции» с «пережитками Самодержавия». Такое определение можно принять, но с поправкой, что «конституцию» защищало правительство, а «пережитки Самодержавия» – Дума. Это кажется парадоксом. Но в нем разгадка этого времени.

      Конечно, в тогдашнем правительстве не было никого, кто бы еще до 1905 года боролся за конституцию. Министров брали исключительно из класса, воспитанного на Самодержавии; никто из них о конституции не мечтал. И тем не менее за время 1-й Думы нельзя указать ни одного действия правительства, которое бы конституцию «нарушало». С многими шагами его можно не соглашаться, но они были «конституционны». Было ли это результатом дисциплины культурных людей или притворством – безразлично. Конституция была все время на их стороне, и своим лояльным к ней отношением они отличались от Думы. Бюрократия приспособилась к новым порядкам и выдвинула «парламентарных» министров; этим лишний раз доказала способность русского человека не пропадать в трудных условиях.

      Иное придется сказать про членов 1-й Государственной думы. Они давно были борцами за конституцию; многие были знатоками «парламентской техники» и считали себя «врожденными парламентариями»[3]. А деятельность их в Думе оказалась сплошным отрицанием конституции.

      Это я подробно показывал в своей книге «Первая Дума» и не хочу повторяться. Только добавлю, что все неконституционные поступки и заявления, как отдельных членов, так и целой Думы, вытекали из того понимания, которое они имели о себе и своей роли. Они считали ее одну выразительницею «воли народа», которая выше конституционных «формальностей». С первых шагов они потребовали уничтожения верхней палаты, как средостения, подчинения министров себе и установления строя, где «Монарх только царствует, но не управляет». Что такое понимание было переоценкой своей фактической силы и недооценкой силы противника – ясно. Но оно, кроме того, было и отрыжкой идеологии главной язвы России – Самодержавия, при котором утверждение, что «закон» должен быть выше «воли» Монарха, считалось признаком «неблагонадежности». Для 1-й Госуд. думы аналогичное утверждение относительно ее самой казалось «отсталостью»; «воля» народа, которую она выражает, выше законов. Если понимали, что у Думы нет сил такую точку зрения отстоять, то никто не замечал, насколько для «конституционалистов» она была недостойна. Только СКАЧАТЬ