Младшая старательно пролепетала свою версию. Дашка тихо рассмеялась и продолжила:
– В пустыне мрачной я влачился…
Рассеянно прислушиваясь к разговору девчонок, Егоров сорвал несколько веток укропа, выдернул пяток редисок, прополоскал их в бочке с дождевой водой и пошёл в вишенник.
Даша сменила тему:
– Синус, косинус, тангенс…
Нюта кое-как повторяла, а потом, вопросительно глянув на сестру, указала пальцем на лежащий на скамье разводной ключ.
– Шняга, – чётко артикулируя, пояснила Даша.
– Шняга, – робко повторило лупоглазое дитя.
Дашка снова захохотала.
Допив самогон, Егоров спрятал в траву пустую бутылку, повесил на сучок кружку и уселся под вишней.
День наливался жарой и светом, в небе снова летали ласточки, у соседей включилось и с полуслова бойко запело радио, в цветок лилейника врезался шмель, затих, набычился и стал копать рыхлую желтую пыльцу.
Егоров хрустел молодой редиской, смотрел, как покачивается от шмелиных стараний длинный стебель, и слушал удивительный разговор внучек, похожий на птичий щебет.
В груди у него стало так горячо, что левый глаз заслезился, а в носу защипало, будто кто в шутку тронул возле ноздри острой травинкой.
На секунду вспомнилась гладкая овальная дверь и открывшаяся за ней тьма, но сейчас это почему-то не пугало.
«Да мало ли чего там, может машина какая увязла! – Беспечно подумал Егоров. – Сходить, что ли, взглянуть? Опять же, удочки мои там…»
Он поднялся, и, не спеша, пошёл мимо сарая.
– С тобой! – Заявила Нюта, и, соскочив со скамьи, протянула деду руку.
По дороге к реке девочка на всё показывала пальцем, и Егоров объяснял ей:
– Трава. Называется лебеда. А это мусор. Не надо, не трогай ручками, это бяка. Тьфу.
– Мусор?
– Да, бросают под гору всё время…
– Тьфу!
– Вот именно.
Они спустились по тропке к самому берегу. Не доходя нескольких шагов до песчаной осыпи и дыры в обрыве, Егоров остановился. Нюта удивлённо приоткрыла рот и, показав на темный металлический панцирь с трапом и распахнутой дверью, сказала:
– Шняга!
Возле нижней ступеньки трапа, свернувшись, как личинка майского жука, спал сосед Егоровых – Вася Селиванов.
– Вот те раз, – удивился Егоров.
– Дядя! – пояснило дитё и с сострадательной физиономией посмотрело на деда.
От безмятежно спящего Васи крепко несло самым дрянным из Загряжских самогонов. Такой гнала только старуха Иванникова, не стыдясь ни мутного цвета своего пойла, ни душного запаха. Зато и продавала недорого. Васино по-детски изумленное лицо покраснело от солнца, а ухо стало тёмно-малиновым. Он так старательно сопел, СКАЧАТЬ