В центральном зале в размытом голубоватом свете белела небольшая статуя – стройный прямоугольный постамент и на нём безрукая полуголая женщина с драпировкой на бёдрах.
– Красиво получилось, – сказал Славка-матрос. – Правда, не похоже…
Иронию никто не оценил, все молча изучали взглядом светотени алебастрового тела.
– Это кто? – спросил Юрочка.
– Это…, – начал Шевлягин и разволновался, – Это послание. Я уверен – это послание всем нам!
Егоров недоверчиво хмыкнул и потребовал:
– Расшифруй!
Славка, опередив краеведа, выступил со своей версией:
– Иваныч, это Шняга намекает, что всем нам руки пора поотшибать, а то устроили тут…
Шевлягин гневно сжал губы, сдержанно вдохнул, и Славкино легкомыслие немного схлынуло.
– Всё-всё, я пошутил… – сказал матрос и с придурковатой кротостью закрыл рот ладонью.
– Ленин-то размером побольше был, – неосторожно заметил Егоров, – и с руками!
– Зато у шевлягинских кур яйца, как у динозавров, – опять съязвил Славка и осёкся.
Взбешенный Гена зашагал прочь из зала.
10.
Шняга постепенно осваивалась местными жителями, приспосабливалась под их нужды; в ней открывались невидимые раньше двери, обнаруживались новые отсеки и коридоры. Она впускала в себя всех, кому хотелось её пространства, позволяла возводить новые переборки и срезать старые, прикручивать к стенам стеллажи и лежанки, держать животных, птиц и хранить что угодно. Шняга, как губка, вбирала в себя Загряжье, пропитываясь его жизненным укладом, памятью и странными фантазиями.
Между тем, вода в реке всё прибывала, крупная рыба всех мастей ходила косяками, клевала на пустой крючок и, разве что, в руки не давалась. Загряжцы, пресытившись, выбирали теперь для себя самую мелочь, ту, что не больше ладони – окуней, лещей, пескарей – их сушили, посыпав солью, или зажаривали до хруста, а крупных судаков, налимов и больших щук с некоторых пор презрительно назывались «бегемотами» и отправляли на трассу к перекупщикам.
По селу время от времени ездила видавшая виды ГАЗель и останавливалась у каждой калитки; водитель со строгим лицом кочевника вставал на подножку, заглядывал через забор и с привычным подвывом кричал:
– Хозаин! Митал есть?
Возвращалась машина с полным кузовом удивительного металлолома, похожего на останки гигантского насекомого – были там гладкие пластины разных размеров, прямые и овальные двери, тонкие трубы и длинные плоские шпангоуты, выгнутые, как железные рёбра.
Первыми пилить Шнягу начали Беловы – Таськины старшие братья. Сначала они отнесли скупщикам срезанную переборку СКАЧАТЬ