Портреты. Михаил Иосифович Черкасский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ правило, скептически относятся к Горькому. Он для них слишком старомоден, прямолинеен, если не сказать большего. Что ж, по нынешним понятиям в «Рождении человека» многовато голой и лобовой публицистичности, изрядной высокопарности. Без них и во времена Горького рассказ безусловно стал бы сильнее, но как это несущественно в сравнении с тем, что звенит в «Рождении человека».

      Итак, «это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря… Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн и ропоте реки чуть слышно звучат человечьи голоса – это „голодающие“ идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе. Я знаю их – орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера: ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря. Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным, вздернутым к носу животом… В Сухуме у нее помер муж – объелся фруктами. Я жил в бараке среди этих людей; по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст за пять вокруг».

      У Хемингуэя – Ник и его отец, врач. Они… «Пошли лугом по траве, промокшей насквозь (?) от росы. Впереди светились огни лачуг, где жили индейцы-корьевщики. Еще несколько собак кинулись на них. Индейцы прогнали собак назад, к лачугам. В окне ближней лачуги светился огонь… В лачуге очень дурно пахло».

      «Конечно, он никогда не видел, как индианка рожала ребенка». Но мы тоже не видим. Как и ту женщину, которой он помогал где-то на дороге в Карагач. И это, надо полагать, здорово. Не видим, кроме чего-то безликого, бессмысленного, издающего стоны. «Внутри на деревянных нарах лежала молодая индианка. Она мучилась родами уже третьи сутки… Она опять начала кричать… Она лежала на нижних нарах, живот ее горой поднимался под одеялом. Голова была повернута вбок».

      Там, в 92-м году, тоже родовые муки. «Что – ударили?» – спросил я, наклоняясь к ней – она сучит, как муха, голыми ногами в пепельной пыли и, болтая тяжелой головой, хрипит: «Уди-и… бесстыжий… ух-ходи…» Я понял, в чем дело, – это я уже видел однажды, – конечно, испугался, отпрыгнул, а баба громко, протяжно завыла, из глаз ее, готовых лопнуть, брызнули мутные слезы и потекли по багровому, натужно надутому лицу. Это воротило меня к ней, я сбросил на землю котомку, чайник, котелок, опрокинул ее спиною на землю и хотел согнуть ей ноги в коленях – она оттолкнула меня, ударив руками в лицо и в грудь, повернулась и, точно медведица, рыча, хрипя, пошла на четвереньках дальше в кусты: «Разбойник… дьявол».

      «В эту минуту женщина опять закричала. «Ох, папа, – сказал Ник, – разве ты не можешь дать ей чего-нибудь, чтобы она не кричала?» – «Со мной нет анестизирующих средств, – ответил отец. – Но ее крики не имеют значения. Я не слышу ее криков, потому что они не имеют значения».

      «Мучительно жалко ее и, кажется, СКАЧАТЬ