Портреты. Михаил Иосифович Черкасский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ расчистить платформу еще для одной мини-новеллы, для некоего Сэма Кардинелла, которого «повесили в шесть часов утра в коридоре окружной тюрьмы». За что – неизвестно. Зато о коридоре мы узнаем, что он был «высокий и узкий, с камерами по обе стороны». А бедняга Сэм? Ну, что ж, хоть имя узнали. Другим висельникам и в этом отказано. А Сэму, может, потому повезло, что у него «началось недержание кала». И потом разве это так уж важно, за что человека повесили, если его уж повесили. Мы думаем, и ему, и нам, читателям, это вполне безразлично. Да!.. еще надзирателя одного звали Билл. «Нет ли табуретки, Билл? – спросил один из надзирателей». Это для Сэма.

      Но пора вернуться к Нику Адамсу. Но по дороге к нему мы вдруг спотыкаемся о чрезвычайно важную мысль: а может, бедняга Сэм нужен как ложка горчицы к сытому Нику? То есть показать, что мир многолик, ну, помните: «кто-то находит, кто-то теряет». Но на Сэма автору глубоко наплевать, поэтому, наспех вздернув его, он с курьерской скоростью спешит к своему Нику. И тут, притормаживая, останавливается. Как в депо. Или на станции конечного назначения. Но за что же Хемингуэй всю жизнь так любил его? Ну, за то, что это он сам, причем молодой. Это понятно. Пожалуй, даже Эмиль Золя двумя руками бы подписался под этим «образом». Или нет? Наверняка нет. У Золя все-таки что-то происходило. И очень многое, а здесь… Будто в лупу прослежен каждый шаг, каждое шевеление; и свое собственное, и удочки, и желудка, и… того, чем кончается пищеварение? Нет, нет, этого все-таки нет. Зато не оставлены без внимания удочки, лески, рыбки, кузнечики. Со всем тщанием и добросовестностью натуралиста, рыболова и энтомолога. Наверно, Левенгук так не радовался, когда первым из людей обнаружил под микроскопом невидимый мир бактерий.

      «Он развел костер из сосновых щепок, которые отколол топором от пня. Над костром он поставил жаровню, каблуком заколотив в землю все четыре ножки. На решетку над огнем он поставил сковороду. Ему еще больше захотелось есть. Бобы и макароны разогрелись. Ник перемешал их. Они начали кипеть, на них появлялись маленькие пузырьки, с трудом поднимавшиеся на поверхность. Кушание приятно запахло. Ник достал бутылку с томатным соусом и отрезал четыре ломтика хлеба. Пузырьки выскакивали все чаще. Ник уселся возле костра и снял с огня сковородку. Половину кушанья он вылил на оловянную тарелку. Оно медленно разлилось по тарелке. Ник знал, что оно еще слишком горячее. Он подлил на тарелку немного томатного соуса. Он знал, что бобы и макароны и сейчас еще слишком горячие. Он поглядел на огонь, потом на палатку; он вовсе не намеревался обжигать язык и портить себе удовольствие».

      Вот какой он умелый, рассудительный, наблюдательный, этот тошнотворный Ник. Ничто не ускользнет от его бдительного фотоока. Даже подумать ему некогда. А цитировать можно без конца – весь рассказ, от сковородки до сковородки. И про то, как он испек себе лепешек из гречневой муки, и, переворачивая первую, похолодел: СКАЧАТЬ