намотал его на кнехт. Ни слова не сказав, удалился.
В каюте я жил один. Но иногда подселяли моториста. В его каюте поселялась
жена старпома – судовая буфетчица. Обычно она жила на верхней палубе, в
каюте мужа. Когда вызывала гнев старшего помощника, низвергалась вниз, к
команде. Потом следовало перемирие, и «старпомша» торжественно водворялась
наверх. До следующей ссоры.
…В первые дни на реке я так уставал, что мог только спать после вахт. Потом
начал интересоваться окружающей жизнью. Познакомился с
барменшей – крашеной пожилой женщиной (сейчас я думаю, что ей не было и
тридцати). Она относилась ко мне с участием, продавала дефицитное тогда пиво.
После дневной вахты обычно гулял на верхней палубе. Однажды услышал
взволнованный шепот:
– Смотри, смотри, какой матросик хорошенький…
Компания молодых девчонок смотрела на меня, улыбаясь. Через пять минут
мы весело разговаривали. Оказалось, что это студентки, едут на практику и завтра
у одной из них день рождения. У самой красивой. Звали ее Леной. Она была
беременна, но чуть заметный животик ее не портил. Конечно, она меня пригласила.
На следующий день я взял у барменши дефицитное пиво и еще более
дефицитное шампанское. Девушки в своей каюте накрыли стол. Тонкий знаток
этикета, я сначала разлил «Советское…». Потом пили пиво и разговаривали.
Я заметил, что девочки, одна за другой, постепенно уходят из каюты. Наконец
мы остались одни. Лена молчала и как-то искоса на меня поглядывала. Я сидел
как болван. Потом вежливо попрощался и ушел.
Студенток высадили в Николаевске. Река закончилась, надо поворачивать
домой. Николаевск-на-Амуре – последний порт на нашем пути – показался
мне похожим на старого, сморщенного старичка.
Обратный путь оказался легче. С работой я освоился. Только Робсон доставал.
Вообще перестал работать. На стоянках в портпунктах высматривал
продавцов, везущих в город овощи на продажу. В приамурских селах
пароход – единственное средство сообщения с городом, а помидоры – товар
скоропортящийся. Мой напарник договаривался с хозяевами, потом звал меня и я
грузил ящики на корму. Получал за это свою десятку. Сколько получал Робсон,
не знаю, но каждый день он напивался в стельку. Ночную вахту я стоял один.
Мне это надоело. Но я был отмщен – губастый получил свое…
Во-первых, его в верхнюю губу укусила оса, и она, без того огромная,
превратилась в хобот. Без смеха на своего напарника я смотреть не мог.
Во-вторых, от тяжелых трудов у меня расстроился желудок. Добрая барменша
заварила СКАЧАТЬ